Двое заспорили о том, возможно ли рассердить Гиллеля.
— Уж я-то выведу его из терпения! — говорил один.
Побились об заклад в четыреста зуз.
Было это в канун субботы. Гиллель в то время собирался купаться. Пошёл тот человек и, проходя мимо дверей Гиллеля, стал выкрикивать:
— Кто здесь Гиллель? Кто здесь Гиллель?
Оделся Гиллель и вышел к нему:
— Что угодно тебе, сын мой?
— Хочу задать тебе один вопрос.
— Спрашивай, сын мой, спрашивай.
— Отчего у вавилонян головы неправильной формы?
— Сын мой, — сказал Гиллель, — важный вопрос ты задал мне — оттого, что у вавилонян нет хороших повивальных бабок.
Ушел тот человек. Но через некоторое время вернулся и вновь принялся выкрикивать:
— Кто здесь Гиллель? Кто здесь Гиллель?
Оделся Гиллель и, выйдя к нему, спросил:
— Что угодно тебе, сын мой?
— Хочу задать тебе один вопрос.
— Спрашивай, сын мой, спрашивай.
— Отчего у тармудян глаза больные?
— Важный вопрос, сын мой, задал ты мне — должно быть, оттого, что они в песчаных местностях живут.
Ушёл тот человек, но вскоре вернулся и вновь давай кричать:
— Кто здесь Гиллель? Кто здесь Гиллель?
Оделся Гиллель и вышел к нему:
— Что угодно тебе, сын мой?
— Хочу задать тебе один вопрос.
— Спрашивай, сын мой, спрашивай.
— Отчего у апракийцев ступни широкие?
— Важный вопрос, сын мой, задал ты мне — оттого, что они живут среди болот.
— Много ещё вопросов я имею, но боюсь рассердить тебя.
Облачился в одежды свои Гиллель, сел и говорит:
— Спрашивай обо всём, что желаешь.
— Тот ли ты Гиллель, которого величают князем израильским?
— Да.
— Пусть же не будет много тебе подобных в Израиле!
— Почему, сын мой?
— Потому, что из-за тебя я потерял четыреста зуз.
— Будь же впредь осмотрительней. Ты не один раз четыреста зуз потеряешь, а рассердить Гиллеля тебе не удастся.